Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 143

143

Если посмотреть на это шире, то дьявол в нашей истории не является полностью отрицательным персонажем. Дьявол сулит мельнику нечто «большее», чем обыденная жизнь этого обыкновенного человека. Сюжеты многих историй начинаются с того, что кем-то овладевают раздутые амбиции. В этом смысле действия дьявола в начале этой сказки подобны инициирующей роли змея в мифе об истоках познания в начале Библии, то есть в истории о том, что произошло в Эдемском саду. Предложение дьявола констеллирует архетип инициации, а травма всегда связана с темой посвящения. Однако травма – это, как правило, внезапная и катастрофическая инициация, запредельное переживание, которое создает такое препятствие для дальнейшего приобретения опыта, которое может быть преодолено лишь долгое время спустя. Поэтому нормальный процесс «посвящения в опыт» прерывается. Слишком рано ребенок сталкивается со слишком большим злом, и это приводит к диссоциативной защите против опыта.

В нашей сказке, так же как и в жизни Деборы, невинность была утрачена стремительно, жестоко, катастрофически, и ничто не может оставаться в прежнем состоянии, пока невинность не будет выведена из своего архетипического святилища в бессознательном и снова приблизится к опыту. Это требует безопасности и контейнирования в аналитических отношениях, а также понимания того, что невинная часть я знает о духовном измерении внутреннего мира, что она таинственным образом была спасена в этом мире, поэтому восстановление невинности на более высоком уровне требует времени и требует ресурсов «по ту сторону» человеческого мира. Некоторые травмы (например, как в нашей сказке, инициированные самим дьяволом) могут быть исцелены только сочетанием личного и трансперсонального вмешательства.

Начало терапевтического процесса Деборы

Дебора не знала, что одержимость ее матери Духом Тьмы теперь проторила свой путь в ее собственный внутренний мир, однако ее сновидения окрыли ей глаза на это. Мало-помалу она стала доверять аналитическому процессу и нашим отношениям, и тогда стала всплывать история ее невинности и катастрофического разъединения личности. Однако моя 48-летняя пациентка все еще не могла придать этой истории форму повествования, которое она могла бы мне рассказать. Эта история была, скорее, имплицитной, а не эксплицитной; для нее еще не были найдены слова, не построен сознательный нарратив. Однако, когда Дебора рассказывала мне свои сновидения, а затем позволяла себе почувствовать нежность и ужас некоторых образов, ранние воспоминания стали обретать форму на фоне тьмы заднего плана ее сознательной жизни. Мы начали вместе созерцать безмолвный ужас ее ранней жизни и искать для него слова.

Вот типичное сновидение того времени:

...

Во сне я в Калифорнии, прихожу к какой-то женщине. Она красивая и яркая, но утратила нечто жизненно важное и теперь обессилена печалью и депрессией. Она греется на солнце во дворе, лежа в постели (как Фрида Кало). Вдруг ее лицо чернеет. Она понимает: что-то происходит – и зовет на помощь. В этот момент все ее лицо оказывается без кожи и можно видеть ее череп, кровь и подкожные ткани. Она пытается снова кричать, но теперь ее живот вскрыт, так как был разделен надвое, и все внутренности просто вываливаются из нее… кровь и кишки на земле. Можно заглянуть прямо в полость ее тела. Я просыпаюсь в ужасе.

Дебора интуитивно понимала, что это сновидение означало потребность в помощи, которую она реализовала, придя в терапию, а также вскрывало личный ад травмы раннего детства. Она задавалась вопросом, не слишком ли это много для нее или не слишком ли поздно.

Фрида Кало, с которой Дебора ассоциировала сновидение, – мексиканская художница, которая девочкой пострадала от полиомиелита, а затем в возрасте около 20 лет попала в тяжелую дорожную аварию. Она была на грани смерти, так как было сломано много костей, а ее матку проткнул железный прут. Кало неоднократно изображала свою травму в виде графических автопортретов, и Дебора знала эти картины – пугающие образы выпотрошенного или изломанного женского тела Фриды Кало. Очевидно, психика Деборы предоставляла образы ее ранней травмы, визуальные репрезентации, которые выталкивали ее чувства наверх. Это сновидение передало Деборе почти невыносимое чувство опустошенности внутри – безнадежности и смерти, «напряжения по ту сторону ужаса, – сказала она, – когда одолевают катастрофические ожидания и страхи. Это суицидальное ощущение, оно касается опыта, который моя душа не могла вынести… не уверена, что смогу продолжать… это как черная дыра отчаяния в центре меня самой».

Еще одно ужасающее сновидение раннего периода терапии Деборы появилось после того, как они с мужем пообедали в местном ресторанчике. За соседним столом они увидели маленького мальчика с органическим поражением мозга и физическими недостатками, который выглядел как бы «мертвым для мира»: он сидел, уставившись в пустоту. Дебора была потрясена жизненной трагедией этого мальчика.

...

Сновидение: я подхожу к гаражу и вижу отрубленную верхнюю часть головы ребенка – она отрублена по линии рта. Я вижу ангельское личико ребенка, залитое потоками крови… они собираются выбросить нижнюю половину и чем-то ее заменить. Я одна, и меня одолевает ужасное чувство внутренней опустошенности – это такая боль! Это больше, чем я могу выдержать.

Помимо ассоциации с аутичным мальчиком-инвалидом в ресторанчике, Дебора сразу сообщила, что этот образ сновидения, как она почувствовала, был связан с ужасающей травмой рта в детстве, о которой ей удалось забыть. Несмотря на многократные усилия стоматологов, после травмы осталась хроническая неустойчивость ее верхних резцов с тенденцией к абсцессам и инфекциям. Она сказала: «Я не знаю, что со мной тогда случилось, и боюсь даже думать об этом». Дебора также чувствовала, что этот образ может быть связан с тем, что рот – орган речи и выражения чувств и что каждый ребенок, родившийся у ее все более несчастной матери, становился «отрезанным» и отвергнутым, как только начинал говорить. «Джен любила детей, но начинала нас ненавидеть, как только мы становились реальными людьми».

143