Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 142

142

В детстве Деборы насилие и депривация были слишком сильными, чтобы она могла их выдержать. «Иногда я чувствую, что многое в моей жизни прожито так, чтобы не чувствовать в себе эту жуткую жестокость, – рассказывала она, – или свою ужасную уязвленность и горе». «Какая-то часть меня хочет быть совершенно непричастной насилию со стороны моей матери… не хочет быть похожей на нее никоим образом, но я начинаю понимать, что это есть во мне», – сказала она. «Я чувствую его, когда работаю с телом во время «континуум» – семинаров. Если я хоть на мгновение откроюсь, внутренний голос говорит, как моя мать: «Сейчас я тебе дам настоящий повод поплакать!»

Рассматривая историю Деборы в свете того, о чем мы говорили в главе 3, мы можем сказать, что Дебора находилась во власти Дита и его приспешников-нигилистов, всегда и все отрицающих. Внешнее преследование и насилие со стороны матери закончились, однако все это получило продолжение в ее психике, коварно действуя изнутри. Она делала все, что было в ее силах, но никак не могла выйти из этого «пакта» с интроецированной – теперь уже амплифицированной – фигурой сатаны/матери.

«Девушка-безручка»: часть I

В сказке «Девушка-безручка» братьев Гримм героиня, как и Дебора, становится заложницей. Вот сокращенный вариант первой части истории.

Один мельник обеднел. Вскоре у него ничего не осталось, кроме мельницы и большой яблони за ней. Однажды, когда он рубил дрова, появился странный старик и спросил, почему мельник сам рубит дрова. Незнакомец пообещал сделать его богатым, если он «отдаст то, что стоит за мельницей». Мельник подумал, что это не что иное, как старая яблоня и охотно заключил сделку с незнакомцем. Тот сказал мельнику, что через три года придет за тем, что ему причитается.

Вскоре богатство стало быстро прибывать, и жена спросила у мельника, что происходит. Мельник рассказал, как все было и что он пообещал взамен. «Ох, муж мой, – сказала испуганно жена, – это, верно, был дьявол! Он не про яблоню говорил, а про нашу дочь. Она как раз тогда мела двор за мельницей!»

Через три года лукавый пришел забрать свою награду. Но красивая и благочестивая дочь умылась начисто и начертила вокруг себя круг мелом, так что дьявол не смог к ней подобраться. Он рассерженно сказал мельнику: «Забери у нее воду, а то я не властен над ней!» Мельник так и сделал. Дьявол пришел на другой день, а она поплакала на руки и они опять стали чистыми, так что он снова не смог к ней подобраться. В ярости он сказал мельнику: «Отруби ей руки, а то у меня нет над ней власти!»

Слабо возражая дьяволу, отец отрубил руки своей дочери, беспрестанно умоляя ее о прощении (дьявол заставил меня сделать это!). «Дорогой отец, делай со мной, что хочешь, я твое дитя», – сказала дочь, подчиняясь. Когда дьявол пришел в третий раз, ее слезы так сильно текли на отрубленные руки, что они опять стали чистыми, так что дьявол навсегда потерял всю свою власть над ней.

Здесь мы имеем дело с жестоким образом диссоциации – отец отрубает руки собственной дочери, когда подпал под чары зла вследствие своей бессознательной «сделки» с дьяволом. В случае Деборы за ее внутреннее разъединение была ответственна мать, но результат был тем же – изрубленность и фрагментация целостности дочери. «Лишиться рук» означает утратить значительную часть своей человечности. Руками мы изготавливаем вещи, на руках мы держим детей, руки помогают нам продвигаться по жизни, так что утрата рук – это дегуманизирующая травма, деперсонализация и утрата активной позиции личности. Это также ужасающее разъединение. Утрачены части тела, то есть, как это и было в жизни Деборы, на глубоком уровне происходит разделение между психе и телом.

Как ни странно, такое разъединение уберегло Дебору и героиню сказки от полного уничтожения деструктивными силами. Диссоциация как защита спасает душу от еще худшей участи (аннигиляции, убийства души), разделяя ее надвое. Затем уязвимая регрессировавшая часть, которая несет в себе потенциал целостности, отправляется в убежище. Шандор Ференци описал такое разделение как расщепление на дотравматическую невинную часть я, которая регрессирует в бессознательное, и на преждевременно адаптированную «прогрессировавшую» часть я, которая обращена к внешнему миру (Ferenszi, 1933). Винникотт назвал вторую часть этой диады «опекающим я» или «ложным я», идентифицированным с разумом, но в действительности оно не «ложное» (Winnicott, 1960а). Это лишь «не всё» я. Источники потенциальной спонтанности всего я и оживленности должны быть постепенно восстановлены, как это было с героиней в сказке и с Деборой в анализе.

В этой части нашей сказки сделан акцент на бесхитростной абсолютной пассивности и невинности дочери (безгрешная, чистая, живущая в очерченном мелом круге), вступающей в отношения с бездумной глупостью – и последующей жестокостью отца, заключившего сделку с дьяволом и отдавшего ему дочь. Эта тема отражает универсальное расщепление психики травмированного ребенка на прогрессировавшую «выжившую» часть личности (мельник), которая из-за своей идентификации с агрессором сделает все, что угодно, чтобы сохранить Эго недоступным для опыта, и на регрессировавшую уязвимую дотравматическую часть я, которая совершенно беспомощна. В своем стремлении выжить при столкновении с невыносимой тревогой – вплоть до нападения и нанесения увечий собственной невинности – прогрессировавшая часть заключает сделку с дьяволом, чтобы сохранить разъединенность невинности и удержать ее от переживания непереносимой боли раннего опыта, то есть чтобы удержать ее подальше от жизни. Как мы видели в предыдущих главах, такова функция системы самосохранения. Однако Джеймс Гротштейн напоминает нам, что «лишенная достоинства невинность становится духом дьявола» (Grotstein, 1984: 213). Может быть, правильнее было бы сказать, что «лишенная достоинства невинность становится одержимой демоном». Диссоциация становится образом жизни, и невинное ядро я-«бутон» замирает, застывает в травматическом трансе.

142