В дополнение к изменению функционирования мозга, в том числе ослабление его интегративной активности под влиянием гормонов стресса, вбрасываемых в кровеносную систему в больших количествах во время травмы, диссоциация (Дит) действует путем расщепления внимания, когда ребенка охватывает чрезвычайно сильный аффект, так что его целостное переживание разбивается на обособленные фрагменты. Например, ребенок, которого в семье сексуально эксплуатируют, может сильно сконцентрироваться на локальном объекте в поле его зрения (например, на узоре обоев), так что следствием этого может стать состояние самогипноза (транса). Таким образом, ощущение боли уходит из фокуса внимания и, следовательно, из сферы осознания. Вместо него остается только рисунок на стене (Siegel, 2007). Переживание насилия и/или его смысл отходит на второй план – в «имплицитную память». Таким образом, при травме фрагменты опыта размещаются только в имплицитной памяти. Эти фрагменты остаются недифференцированными и открытыми для подкрепляющих влияний из архаичных и типичных (архетипических) слоев психе. Они усиливаются коллективными паттернами, организующими глубинные слои психики и становятся все более мощными, действующими полностью бессознательно.
Эти представления о нейробиологических процессах, протекающих во время травмы, помогают нам понять, почему интерпретации – интервенции, опирающиеся исключительно на вербальные средства выражения, – часто не «достигают» имплицитных воспоминаний, содержащих опыт ранней травмы, полностью кодированной в правом полушарии, недоступном для рациональной речи. Это подчеркивает важность более интенсивной проработки телесного компонента аффектов в психотерапии. Кроме того, травматические воспоминания, кодированные в правом полушарии как телесные реакции, будут более доступны благодаря близости эмоциональных отношений между пациентом и терапевтом, по мере того как они создают и воссоздают нарратив истории своих отношений – свое собственное воплощенное повествование.
Согласно исследованиям Шора (Schore, 2003b: 96), Уилкинсон (Wilkinson, 2006: 147–149) и других, телесные компоненты аффектов, закодированные как имплицитные воспоминания о ранней травме, будут более доступны на мифопоэтическом образном языке сновидений, метафор и поэзии, чем на рационально-интерпретирующем языке понимания (левого полушария). Это язык правого полушария, и мы теперь знаем, что только правое полушарие задействовано в первые месяцы жизни ребенка. Следовательно, именно здесь кодируется ранняя травма. Этот мифопоэтический язык открывает даймонический или коллективный пласт психики – тот, где обитают описанные Диотимой и Сократом «посредники» – существа и процессы, «на полпути» между человеческим и божественным, между Эго и бессознательным, между левым и правым полушариями, на полпути между внутренним и внешним мирами, где обитает реальная истина всех историй, глядя одним глазом наружу и одним вовнутрь.
Как я уже подчеркивал в этой книге, это промежуточное пространство между психикой и телом также оказывается единственным местом, где, вероятно, «живет» душа человека. Это значит, что при работе с травмой нам необходимо научиться говорить на языке души, потому что именно человеческой душе грозит уничтожение при ранней травме. Я приведу еще немало примеров такого «мифопоэтического» внимания и мечтаний в клинических примерах на протяжении всей книги.
Вернемся к великой поэме Данте: далее в Аду, в кругах со второго по пятый, начинаются пытки. По мере того как поэты проходят по кругам неумеренности, сладострастия, обжорства и гневливости, они видят тени тех, кого мучают различными способами. На грешников струится ледяной дождь, с них «кожу с мясом рвет» чудовищный зверь. Другие корчатся в бесконечной муке в темных, отвратительных водах Стикса.
После четвертого и пятого кругов паломник и его гид, наконец, пересекают реку Стикс и прибывают к вратам Дита. Врата башни охраняют падшие ангелы, сопровождавшие Люцифера в его падении с небес. Вергилий пытается договориться с ними, но они захлопывают врата прямо перед его носом – обоим поэтам запрещено идти дальше. Они должны ждать божественной помощи. Затем появляются фурии и угрожают выпустить Медузу, тогда Вергилий заслоняет глаза Данте, чтобы он не окаменел.
Наконец появляется ангел. На рисунке 3.5 отражено, каким Уильям Блейк видит прибытие Небесного Посланника – с «грохотом ревущим», как «ветер всемогущий». Это подчеркивает трансперсональность сил, которые должны вмешаться, чтобы открыть врата нижнего Ада. Этот блистательный ангел отбрасывает демонов, и врата открываются.
Рис. 3.5. Ангел, открывающий «Врата Дита»
В первой главе этой книги я рассказал примечательную историю об «ангеле у врат Дита», у врат диссоциации.
Это была история о маленькой девочке, которую мать попросила отнести записку отцу, который был в своем кабинете. Она вернулась к матери в слезах и сообщила, что «ангел» не позволил ей войти. Мы могли бы сказать, что этот «ангел» надзирал за ее диссоциацией в тот момент, потому что нельзя было полностью «впустить» в ее эго-сознание реальность смерти отца от сердечного приступа, то, с чем ее незрелое Эго еще не могло справиться самостоятельно.
Эта история с ангелом у врат диссоциации иллюстрирует примечательные даймонические силы, которые задействованы защитной системой для спасения от травмы сущностного ядра жизненности человека. Появление ангела в тот решающий момент в жизни маленькой девочки прекрасно показывает «мудрость» психики. Я отношусь к этому маленькому чуду как к подтверждению того, что работа, которую мы делаем в терапевтическом кабинете, связана с великими символическими системами, которые несут в себе все мировые религии.