Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 129

129

...

Я увидел смерть Христову и я увидел его муки; я ощущал агонию его умирания, великого умирания. Я увидел нового Бога, ребенка [возникшего в этом страдании]… чья воля проста и лежит вне конфликта… Я должен стать Христом. Я переделываюсь в Христа, я должен выстрадать это. Так течет искупительная кровь. После самопожертвования мое удовольствие изменилось и возвысилось до своего высшего принципа. Любовь явила себя.

Образ страдающего и умирающего Христа помогал в то время Юнгу в его собственном горе и дал ему знание о том, что он должен выстрадать это добровольно и сознательно. Он переживал истинность утверждения Элен Люк о том, что «по-настоящему страдает невинный, а не виновный» (Luke, 1995: 60). Юнг понял, что Христос – это символ «невинного» человека, кто тем не менее должен выстрадать агонию неопосредованного (то есть травматического) опыта на пути к тому, чтобы полностью стать человеком.

Много позже, в 1937 г. в Нью-Йоркском клубе аналитической психологии Юнг со знанием дела говорил в своем докладе о том, что переживал Христос. В рамках неформальных разговоров после обеда он сказал:

...

Об окончательном провале свидетельствуют слова, сказанные Христом перед смертью на кресте: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?». Если вы хотите понять всю трагичность этих слов, вы должны осознать то, что Христос увидел, что вся его жизнь, которую он искренне посвятил служению истине, пытаясь воплотить высочайшие идеалы, в действительности была чудовищной иллюзией. Вся его жизнь была полностью посвящена этой миссии, он предпринял честную попытку, но… на кресте весь ее смысл был уничтожен. Однако своей беззаветной преданностью он заслужил дар воскресения тела.
Мы все должны делать то, что делал Христос. Мы должны выполнить свою жизненную задачу. Мы должны совершить свои ошибки. Мы должны прожить жизнь так, как сами ее понимаем. Когда мы так живем, тогда Христос становится нам братом, а Бог действительно становится человеком, то есть Бог становится человеком в нас.

Позже Юнг понимал образ божественного ребенка как символ примирения или «третьей» реальности, возникающей в том случае, если удается выдержать напряжение между противоположностями, то есть как символ трансцендентной функции. Отсюда и «божественность» ребенка, и его трансцендентность. Сознательное страдание приводит Бога вниз, в этот мир, и невинность получает опыт. Это регрессивная часть, сознательная жертва. Но жертва – это не просто утрата, ведущая, как сказал Фрейд, к «заурядному страданию». Сознательное страдание возвышает человека и приближает к аспекту «божественности». Это прогрессивная часть, о которой Пилот узнает от Маленького принца в истории, рассмотренной нами выше. Все прекрасное в этой жизни содержит тайну, нечто невидимое и священное в глубине сердца, то, ради чего стоит жить и умереть, и вот человечек спрятан на чердаке, подсвечники – в саду, а Маленький принц – на другой планете.

Общие контуры биографии Юнга

В предыдущем разделе мы рассмотрели раннее травматическое внутреннее разделение Юнга и медленный постепенный процесс, с помощью которого произошло его исцеление. Большую помощь ему оказали сновидения и внутренняя работа – больше, чем любой другой человек (насколько мы об этом знаем). Как и у всех людей, переживших травмы, его душа была под угрозой уничтожения. Ее нужно было спрятать и сберечь, и его защиты (которые я называю системой самосохранения) сделали это, прибегнув к мощным силам «иного мира», хотя за это пришлось дорого заплатить ощущением отчужденности и одиночества.

Современная теория диссоциации могла бы сказать, что мир, в который удалилась душа/ребенок Юнга, – это область забвения или психическое оцепенение, но это не так. Это был ни с чем не сравнимо прекрасный, а также ужасный и профанный мир, населенный амбивалентными духовными силами. Юнг обнаружил, что если доверять диалогу с этими силами (через сновидения и активное воображение), то постепенно станет ясно, каковы их особые намерения в отношении души. Уделяя внимание своим сновидениям в тот период, Юнг начал понимать, что его «создатель сновидений» хотел бы, чтобы душа/ребенок нашли себе место в «этом» мире, чтобы она воплотилась и исполнила свое двойственное предназначение здесь-и-сейчас, несмотря на сильную боль, страдания и жертвы, которые неизбежны при интеграции двух миров.

Идея, что мы божественны еще до того, как станем людьми, означает, что наше всемогущество (и нарциссизм) должны быть трансформированы реальностью, что идентификация Эго с Самостью должна быть прекращена ради земной телесной жизни. Эти реалии развития объясняют, почему Юнг был так поглощен образом Христа. Христос был невинным (свободным от греха, так как в нем воплотился Бог), и он добровольно принял крестную муку, (чтобы стать человеком) чтобы Эго, идентифицированное с Богом, было разрушено и лишено иллюзий. Он был предан и оставлен Своим Отцом Небесным. Миф говорит, что принимая это добровольно и сознательно, он смог символически найти свой путь к новой жизни (воскресение). Юнг понял, что такая утрата иллюзий была у него впереди – у него и у его героического (раздутого) Эго. Как он писал в Красной книге, он понял, что нет никакой возможности избежать собственного распятия.

Утверждение Юнга в Красной книге (и в частных письмах), что он «должен стать Христом и должен выстрадать его», часто бывало неправильно истолковано некоторыми авторами, такими, например, как Ричард Нолл, который утверждал, что Юнг отождествил себя с Христом и считал себя основателем новой религии (Noll, 1994). Похоже, что Юнг действительно был склонен к маниакальному бегству в инфляцированную риторику в связи со своим религиозным энтузиазмом (см. выше письмо Фрейду), но в то же время он глубоко осознавал свои тенденции к грандиозности.

129