Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 89

Рассказывая об этом на сессии, она осознала, что никогда не позволяла себе по-настоящему почувствовать влияние всего этого на нее. Умом она знала об этих ритуальных шлепках, но до сих пор никогда не переживала эмоциональное воздействие этих событий. Теперь аффект, неразрывно связанный с этими воспоминаниями, полными стыда, получил выход в сознание. Это стало возможным после того, как в анализе она ощутила безопасность и контейнирование. В какой-то момент «транспортное средство» в сновидении, двигающееся на автопилоте, вернуло ее к месту преступления. Такая интегрирующая активность психики оказалась чрезмерной для людей в черном, которые, будучи дезинтегрирующими силами психики, попытались предотвратить появление новых связей.

Синтия почувствовала, как ее внезапно переполнили чувства стыда и негодования. Она ощутила себя глубоко преданной! И это сделал человек, которого она – маленькая девочка – обожала! Ее красивый артистичный отец, который руководил местным театром и блистал во многих главных ролях, который летними вечерами читал ей пьесы на веранде, с которым они как самые близкие люди прогуливались по окрестностям города по выходным… Как только он мог так с ней поступить! И это были не просто отношения с отцом, которые ее ранили. Огромный разрыв произошел в непрерывности всего ее существования как личности. Теперь она приняла к сердцу то значимое прерывание ее жизни… «Девочку прервали» – сказала она.

Шлепки стали ритуальными. Затем ее отец захотел, чтобы она отшлепала его. Она отказалась. Позже, прямо перед смертью, он вспомнил о шлепках и спросил ее, были ли они ей тоже приятны. Она почувствовала отвращение и ярость, но не смогла позволить себе их проявить. Она сказала «нет» и вышла из комнаты.

Раскрытие детской тайны, которую люди в черном из ее сновидения явно хотели помешать ей вспомнить, привело к целому пласту ранее скрытых детских воспоминаний. Теперь Синтия вспоминала, как одиноко ей было после того, как это началось, какой отчужденной от себя и своих друзей она тогда была, какой дистанцированной от родителей она себя чувствовала, как одна бродила по лугам и брела до старой мельницы через дорогу под грузом какой-то безымянной печали и меланхолии. Все шло не так. Она недоумевала, как после всего этого она сможет спуститься к ужину? Она была какой-то запятнанной, загрязненной – переполненной мучительной тоской. Это был конец ее детства.

После этой сессии мы продолжали исследовать детское травматическое событие, и вечерами моя пациентка стала ощущать внезапные наплывы тревоги, чувствуя себя незащищенной, уязвимой и очень юной. Ощущение, что ей сделали ужасно больно, будто она снова стала маленькой девочкой, чередовалось с отвращением к себе и яростью «до белого каления» на своего отца. Она была сердита на себя за то, что за многие годы такой хорошей заботы со стороны ее предыдущего аналитика она так и не добралась до этого материала.

Синтия постепенно отказывалась от использования диссоциативных защит, и это влекло за собой возвращение в сознание ощущения «смерти» той себя, какой раньше себя знала, той, какой она раньше была. Филипп Бромберг заметил, что при этом возникает особого рода горе:

...

Диссоциация… фактически прекращает, по крайней мере, на время существование того я, с которым могла случиться травма, так что в каком-то смысле это можно назвать «квазисмертью». Восстановление связей, возвращение в жизнь сопряжены с болью, как при работе горя. Возвращение жизни означает признание смерти и встреча с ней лицом к лицу; не просто признание смерти своих ранних объектов, как реальных людей, а смерти тех аспектов я, которые были тесно связаны с этими объектами… Боль, сопровождающая это горевание, является очень сильной. Это одно из самых болезненных переживаний в нашей жизни. Все же мы идем на это из-за огромной психологической цены, которую мы вынуждены платить, если продолжаем избегать этого.

В это время у Синтии в переносе возникает фантазия-желание уменьшиться в размерах настолько, чтобы поместиться в моем кармане и чтобы я смог носить ее с собой. На какое-то время мы увеличили частоту сессий. Она позволила себе осознанное переживание здорового чувства зависимости, которое принадлежало девочке внутри нее, с которой она надолго утратила связь, так как эта девочка когда-то была вынуждена уйти в полную внутреннюю изоляцию, чтобы защитить себя от невыносимых воспоминаний. Этот период проработки занял пару месяцев. Было много горя и печали, и вновь найденная агрессия помогла ей утвердиться в решении жить полной жизнью. Постепенно появлялись другие чувства – хорошие чувства и ощущение освобождения от депрессии. Больше не было мучительной тоски. Ей больше было не нужно выпивать два бокала вина, чтобы заснуть.

Это сновидение показало, как функционируют архетипические защиты (люди в черном). Они персонифицируют дезинтегрирующие факторы психе (см. главы 3 и 9), предотвращающие восстановление связей для воссоздания целостной жизненной истории, потому что некоторые ее аспекты очень болезненны. По существу, это защиты «от целостности», и они были, так сказать, «созданы» из агрессии, обращенной на себя, – той агрессии, которую Синтия в подростковом возрасте не могла выразить ее настоящему объекту. Они демонстрируют, как психе повторяет раннюю травму. Предательство отца теперь становится предательством самой себя, то есть какая-то ее часть становится внутренним предателем, внутренним антагонистом. «Люди в черном» препятствуют исцелению, не позволяют ей стать целостной.