Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 147

147

В сказке «Девушка-безручка» героине нужно мужество принять и смириться со своей я-репрезентацией – образом искалеченного поруганного тела, не предпринимая попытки что-то скрыть. Для пациентов, подобных Деборе, чья целостность была разъединена ранней травмой, это равносильно принятию собственного «увечного» состояния и сопутствующего ощущения себя ничтожными и недостойными любви. Им также нужно принять свое желание жить иначе и не прятаться от жизни и отношений. Существует огромное сопротивление признанию этих чувств, так как переживший травму человек отчаянно пытается вести «нормальную» жизнь и «соответствовать» окружению. Тем не менее, как мы видели, Дебора нашла в себе мужество одновременно признать и ощущение, что никто не может ее полюбить, и свое чувство любви.

У изувеченной дочери в сказке нет рук, чтобы взять плод и съесть грушу в царском саду. Она падает на колени и молится, и в этот момент появляется ангел. Это важный момент в истории, момент открытости. И в сюжетах всех мировых мифов, и в индивидуальной психе акт признания собственного разрушения – отказа от всех претензий Эго и принятия своей собственной необходимости – открывает доступ к глубинным ресурсам психе/мира. Тогда появляются «ангелы». В психоанализе возникают сновидения, в которых обретают форму необычные или чудесные «присутствия». Начинается процесс (как это было, когда Дебора начала терапию), который открывает внутренний мир. Эти события отражают тот психологический факт, что источники Эго, ориентированного на внешний мир, находятся в области трансперсонального. Юнг называл Самостью ту бо́льшую основу Эго, которая часто появляется в жизни и в анализе в тот самый момент, когда Эго терпит крушения своих намерений относительно внешнего мира или адаптации в нем. Мы рассмотрели несколько таких примеров в главе 1.

Эммануэль Гент, придерживающийся психоаналитической точки зрения, подчеркивает связь между капитуляцией и переживанием целостности и святости:

...

Стоит отметить связь между «исцелением» (healing), становлением «целым» (whole) и «священным» (holy) – все эти слова этимологически родственны друг другу. В связи с этим я вспоминаю о том, что Винникотт писал о ложном я как об «упущенном шансе» (missing the boat) или порой просто как о «промахе» (missing) и «отсутствии» (Winnicott, 1971, p. 28–29). В Ветхом Завете еврейское слово, означающее грех, буквально значит «упустить» (miss), то же слово, что и в выражении «упущенный шанс». Излечение от того, что «упущено» (missing), состоит в том, чтобы стать целым, пройдя через капитуляцию. В этом смысле средством против греховности является способность быть живым, присутствовать и полностью осознавать, быть аутентичным, центрированным на истинном я, быть святым.

В нашей истории в момент капитуляции появляется царь вместе со своим спутником, священником. Символически это может означать то, что правитель открыт трансперсональным аспектам опыта и принимает эту реальность достаточно серьезно, так что он понимает необходимость присутствия посредника, переводчика в возможном диалоге между божественным и человеческим. Девушку сопровождает ангел – указание на то, что ее раненая невинность является знаком божественности и тем самым она привлекает к себе представителя «духовного мира». Видимо, такая раненая невинность побуждает ангелов спускаться вниз, в мир пространства и времени, как мы видели в нескольких случаях в этой книге. Согласно некоторым свидетельствам, св. Августин как-то сказал, что быть сиротой означает вступить в общение с Богом (Romanyshyn, 2002: 36). На психологическом языке это означает, что «заботу» о сущностном богоданном ядре я, когда оно отщеплено (осиротело) и изгнано в бессознательное, как это происходит при травме, берут на себя архетипические силы (ангелы и демоны). Они питают его божественной «амброзией» (необходимыми иллюзиями) до того момента, когда оно сможет вернуться в мир и начнет питаться реальной «пищей».

Появление царя является поворотным моментом нашей истории. Какова символика этой фигуры? В ранних культурах царю, царице, императору или вождю приписывалось обладание определенной «божественной» силой, подобающей царскому статусу. (Так было в Японии – лишь в 1946 г. император утратил свою «божественность».) В терминах юнгианской психологии, царь является гибридным персонажем. Он больше, чем любой обычный человек, так как его «царственность» подразумевает некоторую божественность, однако, оставаясь все же человеком, эта фигура меньше трансперсональной или божественной Самости. На современном языке мы сказали бы, что у него есть харизма – в значении, восходящем к греческому слову kharisma. Оксфордский словарь английского языка трактует ее как «богоданную власть или талант». Исторически из-за близости царя к божественному его милость эквивалентна получению «благословения» Эго от самого Бога или «бо́льшей личности» Самости. С таким признанием приходило ощущение целостности, что и произошло с изувеченной девушкой в нашей сказке. Она заново принята в человеческое общество. Царь не только видит ее красоту и целостность, но и отчасти восстанавливает ее, сделав ей серебряные руки.

Увидев в изувеченной девушке недостающую целостность, удерживая ее образ, который охватывает больше, чем ее расчлененное тело, царь символизирует установку, которую аналитик или терапевт нередко формирует по отношению к пациентам, пережившим травму. Царь «видит ее целостность» (см. главу 5) и относится к ней как к субъекту. Вспоминая эпиграф к этой главе, мы можем сказать, что он «напоминает ей о ее красоте». Это может восприниматься как нисхождение благодати и часто инициирует то, что Юнг называл процессом индивидуации. Эдвард Эдингер трогательно описал переживание такого восстановления жизни:

147