Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 132

132

Выступая на симпозиуме, посвященном контрпереносу, он недовольно высказался:

...

…некоторые из [юнгианских] терминов… не имеют для меня никакой ценности. Я имею в виду: трансперсональное, трансперсональное бессознательное, трансперсональный аналитический идеал, архетипическое, контрсексуальные компоненты психики, анимус и анима, конъюнкция анимуса и анимы. Я не смог бы общаться на этом языке.

Такое категоричное отвержение понятий, которые описывают доличностные глубины психики, таинственные смыслы, мифопоэтические аффекты и образные структуры, прекращает на корню любую беседу, и неудивительно, что было немало недоразумений между современным психоанализом и юнгианской мыслью.

Утверждения Винникотта о психопатологии Юнга

Что же Винникотт утверждает в своем противоречивом обзоре? Есть три основные области, которым он уделяет внимание: (1) предполагаемая неудача Юнга в достижении «цельного статуса» и, следовательно, «места для его бессознательного»; (2) относительно тщетный поиск Юнга, продолжавшийся всю его жизнь, того я, которое «знает»; и наконец, (3) психотические защиты Юнга (диссоциация вместо вытеснения) и их трагическое влияние на его жизнь.

Неудача Юнга в достижении целостности

Винникотт считает, что ранняя (в младенчестве) и тяжелая травма Юнга привела к расщеплению его личности. Он приходит к выводу, что история Юнга указывает на примитивные диссоциативные защиты, которые действовали против невыносимой психической боли, сопровождающей чувство оставленности его депрессивной матерью. Вместо психосоматического вселения (цельный статус) это расщепление привело к психосоматическим симптомам, таким, как первазивная экзема (Jung, 1963: 8). Юнг сообщает, что она возникла в то время, когда ему было три года, а его родители жили раздельно и мать находилась на лечении в психиатрической больнице.

Другое значение, которое Винникотт вкладывал в выражение «цельный статус», сводилось к кляйнианской идее проработки примитивной любви и ненависти к первичным объектам. Винникотта беспокоило отсутствие в записях Юнга о своих ранних годах упоминания о конфликтах: связанных с влечениями и с объектными отношениями. Например, он не заметил чего-либо, что свидетельствовало бы об агрессии к матери или отцу и последующем возмещении ущерба:

...

Юнг раскрывает тему своей ненависти к отцу удивительным образом, через идею… что Бог испражнился… на собор. Мы и не ожидали, что Юнг почувствовал, что Бог – это проекция его собственного инфантильного всемогущества, а дефекация – проекция собственной ненависти к отцу… Но мы также не обнаружили в материале, предоставленном нам Юнгом, что за образами деструкции следуют чувство вины и затем – тема воссоздания. Видимо, то, что было вытеснено… было примитивной агрессией [до которой] очень трудно добраться, когда о младенце заботится мать, находящаяся в клинической депрессии.

По теории Винникотта, пройти через такой конфликт с матерью или отцом означает стать «цельной» личностью – такой, в которой любовь и ненависть могут быть направлены на один и тот же объект. Это также создает внутреннее «пространство» для (вытесненного) бессознательного.

...

Каким бы ни был Фрейд, он был цельной личностью, в нем было пространство для его бессознательного. Юнг был другим. Расщепленная личность не может иметь бессознательное, потому что для него внутри нет места. Как и наши чудаковатые больные шизофренией (хотя он не был таким), Юнг знал истины, которые недоступны большинству мужчин и женщин. Но он потратил всю свою жизнь на поиск места, куда мог бы поместить свою внутреннюю психическую реальность, [стремясь стать] цельным и научиться скрывать тайны, и не остаться расщепленной личностью, в которой нет места, чтобы что-нибудь скрыть.

Юнговский бесконечный бесплодный поиск целостного я

Кажется, что Винникотт считает, что Юнг провел всю свою жизнь в поисках связного и согласованного я, в поисках способа почувствовать себя реальным, то есть того, что «цельные личности» обычно не делают. Похоже, что Винникотт выступает как цельная личность, когда говорит: «Тем, кто является здоровой цельной личностью, действительно трудно достичь эмпатии с теми, кому разделенное я создает постоянные неприятности» (Winnicott, 1964b: 491–492).

В заключительном широком жесте отвержения Винникотт полагает:

...

В конце концов Юнг добрался до центра своего я… это, кажется, удовлетворило его, но все же этот путь завел его в некий тупик… В любом случае он был поглощен символом мандалы, которая, с моей точки зрения, является защитной конструкцией, защитой от той спонтанности, которая соседствует с деструкцией. Мандала – это поистине ужасающая вещь для меня… это обсессивное бегство от дезинтеграции. Юнговское описание своих последних десятилетий, проведенных в поисках своего центра, как мне кажется, получилось описанием медленного и наводящего тоску угасания амбициозного проекта, которым была его жизнь. Центр я – это довольно бесполезная концепция.

Расщепляющие защиты Юнга

Винникотт делает вывод на основе предоставленных Юнгом сведениях о его разделенном я – о своих личностях № 1 и № 2, о детских страхах и кошмарах, а также о напряженности в браке его родителей, в том числе депрессии и госпитализации матери, когда он был еще в раннем возрасте, – что Юнгу «угрожала дезинтеграция Эго (деперсонализация), противоположно направленная процессам созревания» и что «его защиты выразились в расщеплении личности [с диссоциацией]» (Winnicott, 1964b: 485).

132