После того как в отношениях между Каролиной и аналитиком возникло взаимное доверие, пациентка вспомнила важное «секретное» событие детства, которое отчасти объяснило эти «депозиты» в приемной. Раньше она никогда никому об этом не рассказывала. Когда ей было только три с половиной года, в ее жизни произошло главное потрясение – явно имеющее для нее травматическое значение. После осложненной токсикозом беременности мать родила близнецов и вскоре впала в послеродовую депрессию. Она не могла продолжать играть свою активную роль в жизни семьи. Так как ее депрессия усилилась, к детям была приглашена няня. Атмосфера в доме полностью изменилась, и маленькая Каролина буквально «утратила» свое детство.
В то критическое время пациентка сделала кое-что, совершенно непонятное для ее взрослой личности. Она взяла в столовой два серебряных подсвечника и закопала их в саду, не говоря никому ни слова. Эти подсвечники были дорогими, и их пропажа вызвала переполох в доме. Их долго везде искали; вызвали полицию и, в конечном итоге, страховая компания выплатила их стоимость. Несколько месяцев спустя родители продали дом друзьям и переехали в другой город.
Шли годы, и состояние матери постепенно улучшилось. И вот однажды, когда Каролине было девять лет, семья впервые за много лет отправилась в отпуск. Они вернулись в город, где родилась Каролина и пришли в гости к своим старым друзьям в тот самый дом. Пока все пили чай, Каролина пошла в сад, выкопала подсвечники и вернула их родителям. В этот момент, вспоминает Каролина: «Грянула буря – настоящий ад, и отец устроил мне большую взбучку» (Khan, 1983: 102).
Поясняя рассказ своей пациентки, Кан говорит:
...Подсвечники символизировали все те позитивные, благотворные переживания ее младенчества и раннего детства, связанные с достаточно хорошей матерью. В тайнике вместе с закопанными подсвечниками она оставила ту полуживую часть себя, для которой уже не было места в отношениях с родителями, особенно с матерью. В этом тайнике было укрыто ее отсутствующее я.
К интерпретации Кана я хотел бы добавить, что тайник Каролины хранил нечто большее, чем ее «отсутствующее я». Он надежно скрывал, инкапсулируя, нечто от ее спонтанного, невинного и одушевленного, отсутствующего я – ту часть, сохранившую ее живой дух, которая не могла больше жить во внешней реальности, но нашла альтернативную реальность, в которой продолжила свою жизнь в лимбе состояния «приостановленной оживленности». Воспоминания об этих событиях оставались в ее бессознательном в течение шести лет, пока Каролина не восстановила знание о своем раннем символическом действии и вернула сами подсвечники, ведь настало время, когда жизнь между мирами снова казалась ей возможной.
Как сообщается, выход души Каролины из состояния «приостановленной оживленности» через ритуал закапывания и выкапывания подсвечников привел к значительному улучшению состояния здоровья девятилетней девочки. В период от 3,5 до 9 лет она жила в состоянии «приостановленной оживленности», страдая от различных психосоматических заболеваний, из-за которых она не могла посещать школу и часто была вынуждена вести изолированный образ жизни, погружаясь в депрессию на довольно продолжительное время. Теперь она смогла вернуть свое утраченное детство, когда-то наполненное весельем и радостью жизни. Впоследствии в ходе анализа Каролина не раз разыгрывала тему «припрятывания» в аналитическом пространстве с последующим припоминанием и «извлечением» оставленных в тайнике «вещей», и это помогло ей, молодой взрослой женщине, вновь обрести живость духа и внутреннюю энергию. Кан отмечает:
...С этого момента изменился ее стиль общения на сессиях. Я был удивлен, что могу наблюдать в ней радостную способность вспоминать и с искрящейся живостью рассказывать о переживаниях в разные периоды ее жизни и в ее разных сферах.
Так же как Каролине, пациентке Кана, Юнгу пришлось отставить в сторону тайник «в глубине сердца», когда в свои юношеские годы он поменял место жительства и стал готовиться к профессиональной жизни.
В начале университетской жизни юнговская личность № 1 укреплялась и становилась более активной вовне, а личность № 2 отошла на задний план вместе с воспоминаниями о детской боли. Он больше не жаловался на хронические сомнения в себе и неуверенность. Вполне осознанно Юнг с головой окунулся во внешнюю жизнь – в учебу и социальные отношения.
Он вступил в студенческое братство и прочитал несколько лекций по богословским и психологическим вопросам (Jung, 1983: 33–47), в рамках которых его внутренние интересы (№ 2) смогли занять достойное место в мире его научных исследований (№ 1). Он был популярен, оживлен и весел, людям рядом с ним было хорошо. Он начал медицинскую карьеру. Я говорю «карьеру», потому что в тот момент Юнг еще не знал, что это было «призвание» или «зов» его внутренней жизни. Этот «зов» он услышал, когда готовился к государственному экзамену по медицине. Это событие является важным в его биографии, потому что давно забытая личность № 2 вновь «похлопала его по плечу».
При подготовке Юнг должен был прочитать учебник Крафт-Эббинга по психиатрии. В те дни психиатрия была узкой и непрестижной медицинской специальностью. Главное, чего не хватало Юнгу, был подход, который рассматривал бы человека, включая разнообразие психопатологии, как целое (два мира). Вдруг Юнг наткнулся на фразу Крафт-Эббинга, в которой психоз был назван «болезнью личности». Его сердце забилось быстрее. В тот момент озарения он осознал, что теперь его единственной целью должна быть психиатрия. Здесь он мог изучать как научные (№ 1), так и духовные (№ 2) факты. Два потока его интересов могли бы «слиться воедино и одним потоком мыть свое русло» (Jung, 1983: 109).