Травма и душа. Духовно-психологический подход к че - Страница 122

122

Такой стыд и неуверенность в себе вынуждали Юнга замыкаться в себе еще больше. К счастью, он нашел внутри себя сокровища мифопоэтического материала – историй, идей и фантазий, которые помогли ему выстроить доброжелательную альтернативную реальность, внутри которой его приватное детское я могло жить и даже процветать, несмотря на несчастья и дезадаптацию в «реальном» мире.

Юнг пишет:

...

…я всегда знал, что во мне сосуществуют два человека. Один был сыном моих родителей, он ходил в школу и был глупее, ленивее, неряшливее, грязнее многих. Другой, напротив, был взрослый – даже старый – скептический, недоверчивый. Удалившись от мира людей, он был близок природе, земле, солнцу, луне, погоде; ему ведомы были все живые существа, но более всего – ночная жизнь и сны. Иными словами, все, в чем находил он живого «Бога»…
В такие минуты я знал, что достоин себя. Я был самим собою. Но лишь одиночество давало мне это чувство, и я искал покоя и уединения для своего «другого», личности № 2.

Разрыв между внешне адаптированной личностью Юнга, которую он назвал «№ 1» и таинственным ночным миром его личности «№ 2» стал намного больше, когда он пошел в школу. Его «необычность» и внутренняя сосредоточенность часто отдаляли его от школьных приятелей. Друзья прозвали его «отцом Авраамом», и это задевало и унижало его. Они думали, что он хвастун и позер. Это заставляло его ощущать себя бездомным в этом мире, подавленным и одиноким:

...

Самым болезненным оказался крах моих попыток преодолеть внутренний разрыв, мою пресловутую раздвоенность. Снова и снова происходили события, уводившие меня от обыденного, повседневного существования в безграничный «Божий мир».

В своей автобиографии Юнг приводит описания многих ситуаций, когда стыд, унижение или ярость становились невыносимыми и угрожали полностью «затопить» его, особенно в компании сверстников. В частности, один момент показывает, как защитная диссоциация спасла его и затем открыла ему мир его личности № 2. Это событие подробно описано в автобиографии (Jung, 1963: 64–66) и является основной детской травмой Юнга. Мальчик выказал неподдельный интерес к теме, заданной одним из его учителей в школе. Юнг пишет, что считал свое сочинение по этому вопросу хорошим и надеялся на признание своих усилий со стороны учителя, ожидал высокой отметки. Но учитель, напротив, унизил его перед одноклассниками, обвинив в плагиате и утверждая, что он мошенник и обманщик. Попытки Юнга протестовать и оправдываться были отвергнуты с еще большим презрением, дело дошло до угрозы исключения из школы.

Убитый горем и глубоко униженный, Юнг поклялся отомстить учителю. Целыми днями он был одержим раздумьями об этом инциденте:

...

Я уже не в силах был сдерживать горечь и негодование. И тут случилось то, что я неоднократно замечал в себе и прежде: внутри воцарилась внезапная тишина, будто захлопнулась звуконепроницаемая дверь, отгородив меня ото всех в этой шумной комнате. И я спросил себя с холодным любопытством: «Что, собственно, произошло?..» [В такие моменты] меня никогда не покидало чувство присутствия в том втором мире чего-то еще помимо меня. Будто дыхание огромных звездных миров и бескрайних пространств коснулось меня, будто невидимый дух витал в моей комнате – дух кого-то, кого давно нет, но кто будет всегда, кто существует вне времени. В этом было нечто потустороннее, овеянное ореолом божественного.

Это описание фиксирует момент диссоциации, когда бессознательные защиты («звуконепроницаемая дверь») спасают Юнга от невыносимого аффекта, из-за которого в противном случае его дух мог быть сломлен или полностью уничтожен (убийство души). Но этого не произошло, и через разрыв, созданный диссоциацией, проявился альтернативный мир – его личность № 2, «Божий мир», полный мистических чувств и ощущения «высшего» озарения. Такое бесстрастное «объективное» осознание восстановило в опозоренном и униженном мальчике некое подобие самоуважения, но за это пришлось платить дорогой ценой. Уникальная чувствительность Юнга по отношению к его внутреннему миру теперь была поставлена на службу защите от невыносимых чувств, связанных с миром людей… ради его души. Если однажды такое произошло, то на конструктивный протест и восстановление остается все меньше и меньше шансов. В главе 3 мы рассмотрели ситуации, когда защита начинает вести собственную жизнь.

Следующая история, о которой Юнг вспомнил лишь много лет спустя, иллюстрирует один из важных ритуалов в борьбе Юнга за сохранение невинного ядра я в тот трудный момент. В ней есть интересные параллели с «Маленьким принцем».

Юнгу было десять лет. Его внутренний разлад, неуверенность и мучительное одиночество привело к поступку, который принес ему облегчение и был в то время для него «совершенно непостижимым». Как и у всех его одноклассников, у него был желтый лакированный пенал с замочком и измерительной линейкой. На конце линейки Юнг вырезал маленького человечка почти двух дюймов длиной, нарядил его в сюртук, цилиндр и блестящие ботинки. Он отпилил его и уложил в пенал, где устроил для него постель и пальто из шерстяного лоскутка. Внутрь пенала с человечком Юнг положил также один из своих любимых рейнских камушков. Тайно и с большим удовольствием он спрятал пенал и его содержимое на запретном чердаке под крышей дома, положив его на одну из балок, где его никто не мог найти. Человечек в тайном укрытии был в безопасности, и Юнг тоже чувствовал себя безопасно. Мучительное ощущение внутренней борьбы ушло. Позже всякий раз, когда он был задет или чувствовал себя непонятым, он думал о своем человечке и о красиво раскрашенном камушке. Время от времени Юнг тайком пробирался на чердак, чтобы навестить своего друга. Каждый раз он клал в пенал маленький свиток бумаги, на котором им было написано нечто важное на тайном языке. Эти «письма» были для него своего рода библиотекой для его человечка. Постепенно весь ритуал стал забываться, Юнг вспомнил о нем только 25 лет спустя, когда начал работу над «Символами трансформации» – трудом, который привел его к окончательному разрыву с Фрейдом.

122